Жестокая шутка

 

shut

 

Вот Вы  в туалете, пардон, после того, как, оправились, что делаете?

Правильно, и я так же. И, кстати,  все так делают.

Надо же убедиться,  что вы не просто так  зашли в это помещение.  

Значит что? 

Значит, вы обязательно посмотрите в унитаз.

Что это?

А это – безусловный рефлекс.

И вы уверены, что есть еще и условный?

Конечно.

Мой приятель любил шутить: «В обед садишься за стол – правая рука к рюмке тянется». Так вот это – условный, то есть выработанный рефлекс.

А вот посмотреть,  очистился ли ты в туалете – это веками выработанное в человеке, и, конечно, вполне естественное рефлекторное движение.

А теперь к теме.

Давно это было, дедов рассказ.

История не уникальна, о подобных проказах, повествовали не единожды. Но та шутка, как дед свидетельствовал, была весьма злой,  жестокой и имела неприятные последствия для всех участников происшедшего. 

Всех, кроме моего дедули.

Повезло мужику.

 

Итак, к рассказу.

Декабрь 1936 года, железнодорожная станция Новосибирск-2, Омской железной дороги. На этой станции её маленьким и почти незаметным винтиком трудился  мой дедушка, Алексей Гаврилович.

Работа у него была не такая уж и сложная.

Путевой обходчик.

По совместительству он ещё и стрелочником выходил, если кто из рабочих болел или запил. Дело свое он знал туго.  Не пьянствовал, не опаздывал на службу. Одним словом работал честно и добросовестно.

В тот день было снежно и холодно. Сибирские морозы в те времена были не в радость, тридцать и более градусов минус, это, так сказать, дежурный вариант, а  тогда было под сорок. Да еще метель.

На станции замерло несколько составов, в том числе шесть пассажирских.

Всё замело и ничего не видать, а потому деда со стрелок  сняли – пути чистили дополнительные бригады – и поставили на проверку ходовой части вагонов.

Дело привычное. Обойти и обстучать колеса, осмотреть буксы.Что уж проще?

Поезд «Москва-Чита». «Дальнобойный», так его дед называл, стоял на крайних от станции путях.

Зимний вечер, темень.

Алексей Гаврилович, обходя состав от вагона к вагону, увидел тень, спустившуюся со ступенек одного из вагона.

Тень вышла, потопталась, отошла чуть в сторонку, метров с десяток вдоль вагона, и замерла.

Дед так же притих.

Присел.

Скорее всего, это была женщина, хотя видно и очень смутно, но это  была женщина, и, причем,  в огромной шубе. 

Тень присела и принялась приподнимать края шубы.

Ясно. Оправиться вышла.

Стыдливая. 

Там, в вагоне, в общем-то, был туалет, но не всегда он работал, тем более на стоянке, а к станции бежать далеко и опасно,  вдруг поезд тронется. Вот  трагедия будет.

Тень покачавшись, замерла

Ну, да, сейчас облегчится!

Что же, поможем.

Гаврилыч осмотрелся. В двух шагах от него лежала широкая лопата для уборки снега. Там же были  лом, веники и еще коё какой уборочный инвентарь.

Дед мгновенно схватил лопату в руки и тихонечко внес её под шубу.

Тень насторожилась.

Дед тоже замер.

Уф! Не заметила.

Сидеть в напряжении обоим – и женщине и обходчику – было непросто.

Женщина хотела бы осмотреться, но не могла, огромная шуба и шерстяной платок полностью закрывали обзор.   К тому же она была занята своими внутренними ощущениями, сами понимаете какими…

А дед боялся даже скрипнуть.

В душе он давился от смеха, понимая, что реакция женщины на… , ну, пардон, если она посмотрит на место,  где должны лежать её испражнения,  опять пардон, будет, мягко говоря, неадекватной.

Тень зашевелилась.

Всё. Надо убирать лопату.

Лопата потяжелела, дед это почувствовал и быстренько так выкинул её подальше. Сам тоже ретировался, но не очень далеко. Хотелось бы видеть реакцию дамы.

Как он и ожидал, реакция последовала и была чисто женской.

Что значит женской? Да очень просто. Мужик бы, не увидев своего добра,  просто плюнул бы и ушел.

А дама. Нет…

Она осмотрелась. По кругу прошлась. И если бы в этот момент поезд уходил, эта мелочь ею не была бы замечена.

Осмотревшись, сняла и перетряхнула шубу, да не один раз. Постояла. Вновь сняла шубейку, вновь перетряхнула.

Дед уж замерз  и, если бы не обогревающий  и душивший его какой-то дикий хохот, он и остался бы здесь ледяной статуей.

Шуба медленно и неуверенно двинулась к вагону.

Уф…

Тут уж Гаврилыч понял, что он действительно превращается в ледышку.

Холодно, ужас!

Тень зашла в вагон.

Алексей Гаврилович, попрыгав на месте, чтобы хотя бы чуток согреться, метнулся к вагону.

Проводником  в смене был его знакомый, Степан Матвеевич.

Чай нашелся.

Железнодорожники отогрелись живительной влагой. Разговорились.

–А ты знаешь…

Дальше шел рассказ о происшедшем. Друзья хохотали и просто валились от смеха.

–Матвеич, ну я пошел, домой надо бы поспеть, совсем темно и холодно становится.

Друзья распрощались.

Но «железка» – это такое место, где повеселиться готов каждый. Скучно здесь бывает, а вот ежели повеселиться, так это от души…

Поезд тронулся, не прошло и двух часов.

Степан  Матвеич пошел по вагону.

Стоп!

Вот она, шубка. Правда, теперь уже просто накинута не плечи миловидной женщины.

–Кто чаёк. Чаёк, прошу. Кто желает, пожалте…

В плацкарте,  где обосновалась дама, сидело восемь человек. Тесновато, конечно.

– Послушайте, – закинул пробный шар Матвеич, – а что у вас здесь так воняет? А?

Народ зашевелился, стал оглядываться. Смотрят друг на друга. Женщина сорвалась и с извинениями протиснулась к тамбуру.

Что уж она там делала, проводник  не видел, но понимал,  шубу трясет.

Ухмыльнувшись,  Матвеич вернулся в свое купе.

Поезд весело бежал по сибирским просторам. Ехать в пути было еще трое суток. 

 

Друзья, не буду вас чрезмерно утомлять.

Матвеич к плацкарте подходил еще не раз, и своих корешей-проводников  соседних вагонов, он туда так же посылал, как на работу.

А что у вас здесь так воняет, а?

Веселились они…

Ну, может по-доброму, как они считали. А может не от большого ума, что наиболее вероятно. Но веселились от души.

Реакция женщины всегда  была одна и та же. Бегом из плацкарты и в тамбур. А в тамбуре – бой шубе.

Уже в Чите, пришлось скорую даме вызвать. С сердцем проблемы

И что вы думаете, на этом всё завершилось?

Да что вы!

Дама такой серьезной оказалась и вредной, что оправившись, после больнички решила разобраться с проводниками.

Подослала к ним доверенного человека и с его помощью выяснила, как над ней шутили. Стоило это недорого, пару бутылей спирта, но того дело стоило.

У дамы в милиции сидел большой друг. Друг этот и отправил на нары, по пять лет, двух проводников. А уж, по какой статье, дед не рассказывал, тогда загреметь на пару лет проблем не было.

Про деда ни при разбирательстве, ни в суде, и слова не было сказано.

Повезло?

Как бы ни так.

Баба ушлая была, стыда боялась.А вдруг засмеют?

Не хотела она позора.

Дед о последствиях своей шутки узнал лишь спустя полгода. Год ещё ходил  с оглядкой.

А что если и его заметут?

Пронесло.

Вот такая история. Дед  о ней особо не распространялся, а уж рассказывая мне, а было ему в ту пору под восемьдесят, говорим: «Злая шутка была, жестокая шутка, нельзя так с людьми, нельзя».